– А если бы вам предложили– оставайтесь еще на срок?
– Нет, не осталась бы, – ответила Гражина.
Тут Павлыш понял, что у нее зеленые глаза. Темные мокрые ресницы затеняли их, и потому они сначала показались Павлышу куда темнее.
– Жаль, – сказал Павлыш. – Чем больше народу, тем интереснее.
– И без меня достаточно, – возразила Гражина. – Сколько в вашей смене?
– Тридцать два.
– В нашей было тридцать шесть. Но мне не повезло.
– Ага, – Павлыш сразу сообразил, что она имела в виду.
Еще тринадцать лет «Антею» лететь до звезды. Еще тринадцать смен. Тринадцатая будет самой счастливой. Именно тем космонавтам будет суждено спуститься на планету, завершить труд тысяч людей и полутораста лет.
– Ничего, – сказал Павлыш. – Мы с вами будем еще не очень старыми. Мы там обязательно побываем.
– Там нам нечего делать, – сказала Гражина. – На планете нужны совсем другие специалисты.
– Почему? Двигатели будут нужны. И кабины будут нужны.
– Вы кабинщик?
– Медик-кабинщик.
– Редкое сочетание. Какой курс?
– Четвертый. А вы?
Гражина вылезла из воды.
– Дайте полотенце, – сказала она.
Полотенце лежало рядом с Павлышом.
Тот быстро поднялся, протянул полотенце. Она начала вытирать волосы, и Павлыш понял, что глаза у нее не просто зеленые, а очень зеленые.
– Я уже старуха. Я в аспирантуре. Мне двадцать три года.
– Ну и что? Разница в три года. Несущественно, – ответил Павлыш.
Гражина засмеялась. Она так сильно смеялась, что руки с полотенцем опустились, и Павлыш увидел, как изменилось ее лицо. Мокрые волосы, что прижимались к голове, сейчас, подсушенные полотенцем, превратились в пышную гриву. И лицо стало меньше. Только глаза не уменьшились.
Она бросила полотенце на диван, взяла оттуда халатик, накинула его, сунула ноги в туфли.
– К обеду не опаздывайте! – сказала она. – Сегодня прощальный обед.
– Ну что вы!
– Не забудьте сумку. Что там у вас?
Гражина была бесцеремонна, но Павлыш не обижался.
Ее бесцеремонность была личной связью между ними.
Только человек, который тебе не чужой, может спросить, что у тебя в сумке.
– Я был в пустой библиотеке, – признался Павлыш, – и взял там кассеты.
– Я тоже раньше туда ходила. Все наши ходили. Я подозреваю, что когда-то там нарочно оставили массу интересных кассет, чтобы устроить нам дополнительное приключение. Что вы взяли?
Павлыш пожалел, что не взял ни одной книги Достоевского или Маркеса.
– Так, – сказал он, – приключения.
– «Звездный рейс»?
– «Подводный мир». Я пропустил несколько серий.
– Не смущайтесь, курсант. Я не спросила, как вас зовут.
– Слава. Слава Павлыш.
– Вот видите, Гражина вам не нравится, а Слава мне нравится. Так вот, Славик, я должна вам признаться, что сама еще два месяца назад вытащила из той библиотеки третью и четвертую серии «Подводного мира», несмотря на мой почтенный возраст и солидность.
– Вы не производите солидного впечатления.
– Я стараюсь.
Они спустились на лифте к центральному шару, потом Гражина побежала к себе в каюту переодеваться.
Павлыш прошел к кабинам.
Обычный корабль имеет два центра: пульт управления и двигательный отсек.
На «Антее» было три центра. Помимо двух обычных там были «кабины».
В обыденности этого слова была извечная попытка причастных к грандиозному делу снизить пафос причастности.
В космическом институте, который имел счастье заканчивать Павлыш, шла давнишняя и безнадежная война между профессорами, для которых уважение к правильной терминологии означало уважение к предмету изучения, и курсантами, которые даже на экзаменах не могли одолеть простых слов «телепортационные ретрансляторы».
К таким курсантам относился и Павлыш, который был хорошим, в меру старательным и в меру способным студентом, достаточно хорошим, чтобы попасть на «Антей» – предмет мечтаний многих поколений студентов.
По законам изящной словесности автор, дабы не привлекать к себе внимания читателей, должен на этом этапе рассказа заставить своего героя– Павлыша– по пути к «кабинам» продумать все, что положено знать читателю.
К сожалению, в данный момент ничто на свете не могло бы заставить Павлыша думать о проблемах, истории и перспективах телепортации, так как он с каждым шагом все больше проваливался в сладкую пропасть влюбленности, притом влюбленности, обреченной на разлуку, что всегда усиливает чувство.
За невозможностью использовать монолог Павлыша, автор вынужден сам поведать о предмете беседы.
К сожалению, для физиков и пилотов даже к двадцать третьему веку путешествие со скоростью большей, чем скорость света, оказалось прерогативой фантастов. Прыжки сквозь изогнутое пространство и подобные изобретения мечтателей пока не стали реальностью. Законы природы обмануть не удалось. Следовательно, за освоением планет Солнечной системы наступила пауза, которая грозила затянуться навечно. Звезды были недостижимы, так как путь к ним требовал сотен лет полета. Технически возможно было построить корабли, которые выдержали бы столь долгое путешествие, но нельзя было придумать бессмертного человека. Разумеется, мечта о выходе к звездам, к иным цивилизациям, существование которых оставалось лишь теоретическим допущением, продолжала бередить воображение. Проекты, разработанные мечтателями еще в двадцатом веке, рассматривались и обсчитывались, но не осуществлялись. Можно было построить гигантский корабль, снабдить всем необходимым, чтобы экипаж существовал в нем многие десятилетия. Чтобы космонавты рождались, росли, учились и умирали на борту корабля. Сто, двести, триста лет в пути…